12.12.2014 в 13:28
Пишет Шано:12.12.2014 в 02:40
Пишет kate-kapella:Пажи при шведском дворе
Познавательно и забавно.
12.12.2014 в 02:08
Пишет Commissar Paul:Маленькие пажи
Картинка для привлечения внимания - Аксель фон Ферзен в бытности маленьким пажом:
Итак, в чем суть пажа как явления природы?
Мы так много шутили на эту тему, что надо, наконец, написать о них более-менее серьезно. В посте использованы материалы из книги шведского (несмотря на имя) историка Кристофера О'Регана "En bädd av dun". Название книги дословно переводится как "пуховая постель", но на самом деле это шведская идиома, примерно эквивалентная английской bed of roses (что-то типа "сладкая жизнь"). Это самая лучшая книга о густавианском дворе, какие я знаю. О'Реган прекрасен тем, что пишет доходчиво, объясняя саму суть вещей современным читателям, для которых та система взаимоотношений просто-напросто чужда.
читать дальшеКто такие пажи? Это низшая придворная должность, которую занимали мальчики 12-18 лет. Женский эквивалент пажа - фрейлина, но девочки появлялись при дворе позже - лет с 15-16 - и носили шифр (нагрудный знак - обычно золотой инициал или герб того члена королевской семьи, к свите которого относилась данная персона) до замужества, которое по тем временам обычно случалось рано, но бывали случаи, когда старая дева могла оставаться фрейлиной лет до 30. Пажи же в обязательном порядке переставали быть пажами, когда вырастали. Если им удавалось зацепиться, они становились камер-юнкерами, а дальше вся цепочка должностей была для них открыта.
У каждого члена королевской семьи была своя свита и, соответственно, свои пажи. Естественно, престижнее (и выгоднее) всего было состоять при особе короля, но к нему, как правило, попадали только самые сливки шведского юношества - либо очень родовитые, либо самые няшные. Даже самые знатные магнаты стремились отдать своих сыновей в пажи, и так было всегда, включая и пресловутую Эру свобод, когда у монарха не было ни власти, ни денег. Однако королевский двор все равно оставался тем центром, где маленький аристократ проходил необходимую школу жизни - обучался этикету, тонкостям светского обращения, заводил знакомства и просто набирался разных актуальных знаний, типа, с кем надо дружить, а от кого держался подальше. Хороший пример можно найти в иллюстрации к посту - Аксель фон Ферзен, который стал пажом Густава, когда тот был еще наследником. Конечно, на тот момент отец Акселя был и богаче, и влиятельнее кронпринца, но он все равно отдал сына в пажи, причем даже не к королю, а к наследнику, считая (он сам так объяснял), что служба у Густава, бывшего эталоном всяких политесов и хорошего тона, станет для Акселя важной школой.
Потом граф фон Ферзен расплевался с Густавом, отобрал у него Акселя и отправил за границу. Это случилось в 1772 году. Таким образом, Аксель фон Ферзен пропустил самое интересное - золотой век пажей. Обретший всю полноту власти Густав опутал свой двор паутиной роскоши и удовольствий, и теперь уже к нему в свиту стремились не только за хорошими манерами, но и банально за подачками и красивой жизнью.
Тут я должен сделать паузу и кое-что пояснить. Дело в том, что в отношении вечно недовольных дворян Густав предпринял две вещи. Первая - постепенное уравнение в правах всех сословий в Швеции, особенно в части землепользования (что вело к постепенному разорению дворянства, чье богатство основывалось на преимущественном владении землей, которую простые люди были вынуждены арендовать, а тут король - тадам! - разрешил недворянам приобретать в собственность землю, ну и понеслось...), а вторая - покупка лояльности путем раздачи должностей, пенсионов и всего остального, что обычно клянчат у монархов. Типичной для густавианской Швеции была такая картина: по соседству расположены два дворянских гнезда. Хозяин одного из них - упоротый оппозиционер, который никогда не пойдет на поклон к тирану. Его хозяйство разоряется, арендаторы уходят, замок ветшает, крыша провалилась и поросла мхом, зато в доме у него на почетном месте - бюст Арвида Горна (того самого чувака, который после смерти Карла XII придумал ограничить королевскую власть). Соседний замок прекрасен, отделан по последней моде, у детей - толпа французских гувернеров, у жены - парижские туалеты и драгоценности. Конечно, арендаторы от них уходят тоже, но хозяевам пофиг: корона платит их долги и еще время от времени подбрасывает что-то на жизнь. Зато, когда к ним во время верховой прогулки случайно заезжает король, все семейство, расталкивая друг друга локтями, бежит к нему, чтобы вытереть дорожную пыль с его сапог своими
Поэтому успех при дворе значил много для финансового благополучия, и все, за исключением "пивоваров", стремились пристроить своего мальчика хоть сбоку постоять, лишь бы был шанс, что король его заметит
Но, как бы то ни было, пажеская должность - это уже шанс выдвинуться, и неплохой. Был, например, такой Адольф Фредрик Мунк. Он происходил из семьи бедных финских дворян, и его невероятным чудом смогли пристроить ко двору. Его родственники сделали это даже не ради амбиций, а просто чтобы мальчик смог получить образование, на что у семьи не было денег, а пажей при дворе учили за казенный счет (о чем ниже). Отпрыск захудалого рода стал бароном Мунком аф Фулкиа (в конце, отпуская бывшего фаворита на все четыре стороны, Густав в качестве прощального дара возведет его в графское достоинство), рыцарем ордена Серафимов, губернатором Уппсальского лена, председателем камер-ревизии, генерал-губернатором Стокгольма... И все это время он, конечно же, успешно набивал себе карманы, пока не стал одним из богатейших людей в Швеции (после смерти Густава, впрочем, у него все отобрали, включая графский титул, и вынудили уехать за границу, злые, завистливые люди ).Пажи носили придворную униформу и шпагу. Жили во дворце где-то на антресолях все в общей комнате, где у каждого была только кровать и тумбочка. Вообще все придворные, кроме тех, кто был на особом положении (как тот же Мунк, а позднее Армфельт), жили в самых спартанских условиях. Видно, няшечка считал, что достаточно уже потратился на этих дармоедов, и нефиг тут. По очереди несли суточное дежурство - то есть, исполняли свои обязанности при короле или при том, к кому они были приставлены. Обязанности пажей, впрочем, были в основном декоративные. Конечно, пажа можно было послать с получением, попросить что-то принести или унести, помочь одеться и т.д., но в XVIII столетии функции придворных (несмотря на то, что их должности назывались по старинке - "гардеробмейстер", "шталмейстер", etc) были уже в основном церемониальными и сводились к тому, чтобы находиться рядом с королем и развлекать его. В общем, работа была непыльная, но я бы не назвал жизнь пажа, как и вообще жизнь густавианского придворного, легкой. Судите сами: 12-летний мальчик попадал не просто во взрослую жизнь, а в настоящий серпентарий с интригами, завистью, тотальной безнравственностью и всякими излишествами, праздностью и роскошью (если он происходил из обедневшей семьи, то уже одно это могло способствовать отвалу башки у ребенка). Если пажу удавалось привлечь внимание короля, взрослые интриганы немедленно включали его в свои схемы. Если он вдруг лишался милости (а это могло произойти по простому капризу няшечки), то его сразу переставали замечать, и он, конечно, воспринимал это "падение" как свой фэйл и мучился, потому что, сколько бы ему ни было лет, спрос с него был как с большого. Конечно, эти мальчики существовали в сплошном стрессе, особенно на первых порах, и некоторые покидали придворную службу раньше времени, изможденные и с покалеченной психикой (а некоторые еще и спившиеся или больные венерической болезнью) и не могли найти себя в обычной жизни. О'Реган сравнивает жизнь при королевском дворе с наркотиком или с современным миром шоу-бизнеса. Человек, выпавший из обоймы (в любом возрасте), мог наложить на себя руки в убеждении, что его жизнь теперь кончена, хотя, вероятнее всего, при дворе он не занимался ничем осмысленным и душеполезным и ни разу не был счастлив. Несравненный красавчик и баловень судьбы, барон Августин Лильенштет принял дозу мышьяка, когда ему показалось, что он теряет любовь короля, хотя, казалось бы, за время своего фавора он неплохо поживился и мог бы жить себе благополучно и счастливо, даже если бы его и вправду разлюбили (тревога оказалась ложной: парня откачали, и Густав еще какое-то время любил его и бросил только через два года). Эти импульсы абсолютно иррациональны, их нельзя объяснить ни алчностью, ни тщеславием, ни, тем более, обаянием няшечки (которое, конечно, было велико, но вряд ли настолько, что без него не могли жить). Тут действовал какой-то коллективный психоз, которому могли противостоять только люди, наделенные сильным характером, внутренней независимостью и здоровым мозгом. Густав, впрочем, таких не жаловал - по крайней мере, при своем дворе
Если паж не находился на дежурстве, то ему полагалось учиться. Пажам преподавали все общеобразовательные предметы (включая математику с физикой), плюс обязательно французский язык, музыку, танцы. Свои часы были для физических упражнений - фехтования и верховой езды. Но учились пажи, как правило, плохо, потому что дворянских детей было запрещено пороть, а других стимулов грызть гранит науки у них не было, особенно когда кругом столько интересного. Из этих классов выходили юнцы, весьма поверхностно образованные и, в общем, безмозглые. Небольшая прослойка интеллектуалов и эстетов при дворе над ними издевалась почем зря.
С дисциплиной у пажей тоже было плохо (опять же, от недостатка живительных розог). Существовал формальный регламент, согласно которому пажи, которые не на дежурстве, должны были рано ложиться и рано вставать, и им запрещалось выходить в город без разрешения, но в действительности мальчики на этот регламент плевать хотели и по ночам вылезали в окошко и отправлялись на поиски приключений, а утром наставники не могли их разбудить и усадить за парты. Они шлялись по кабакам и борделям и вели себя нагло - бесчинствовали на улицах, препирались, а то и дрались с полицией. В нордической Швеции суровые нравы, и простой норот, утомленный этим беспределом, ловил пажей на улицах Стокгольма и восполнял недостаток пиздюлей в растущих организмах. В феврале 1782 года королю пришлось издать специальный указ о наказании тех, кто на улице поднимет руку на человека в придворной униформе. Сделано это было явно для защиты пажей, на которых к тому времени прицельно охотились
При этом посещать злачные места в униформе запрещалось, и вообще запрещалось появляться в таких местах с открытым лицом, и придворные, отправляясь, например, в бордель, надевали маски. Все догадывались, кто это, но как бы приличия были соблюдены. А если кого-то видели без маски, и это становилось достоянием гласности, то несчастный мог открывать банку с мышьяком, потому что в наказание отлучали от двора.Совсем маленькие пажи, как это свойственно детям, затевали шумные игры прямо во дворцовых залах и, случалось, роняли и били драгоценный фарфор, зеркала или окна. Но на это король смотрел сквозь пальцы. Он вообще прощал пажам толику детской непосредственности, и, кажется, ему это даже нравилось. В разных густавианских мемуарах можно найти кучу историй от том, как кавалеры из свиты короля ради забавы напоили пажа, и бедный ребенок начал буянить, приставать к дамам и в конце концов уронил и разбил часы в покоях его величества. От взрослого Густав в жизни бы такого не потерпел (если хочешь пить - пей, но веди себя как подобает, иначе...), а над пажами просто ржал.
Жалованье у пажей было символическое, но зато они находились на полном довольствии: у них был свой портной, свой куафёр, свои слуги. Кормежка, согласно регламенту, была простой и здоровой и не включала алкоголь и всякие тяжелые блюда с соусами и пряностями. В те времена почему-то считалось, что для здоровья детей полезен холод (поэтому в комнате пажей было сурово, особенно зимой) и существование чуть ли не впроголодь, поэтому пажи, которым надоедало жрать одну овсянку, таскали еду с дворцовой кухни и даже, случалось, питались объедками со стола короля. Ну, какие это были объедки: на официальных банкетах от няшечки уносили нетронутые блюда, и они-то становились добычей бедных голодных маленьких пажиков. Бывший паж Юхан Магнус Ланненштерна сочинил о своих юных годах юмористическую поэму ""Пажеада" (достать бы ее!), и там описывается, как король встает из-за стола, и сразу на оставшуюся жрачку набрасываются пажи, которые разносят весь стол. Думаю, это драматическое преувеличение, но на чем-то оно должно быть основано!
Кстати, поэма (судя по отрывкам, которые цитируются в книге О'Регана) весьма веселая, а это значит, что бывший паж не воспринимал свое прошлое как царство ужаса и порока. Так что, наверное, не все было так плохо.
URL записи
URL записи
-
-
12.12.2014 в 15:06*унесла к себе*